Мероприятия
-
31-10-2024, 11:3631-10-2024, 11:36
-
30-09-2024, 12:5330-09-2024, 12:53
-
24-12-2024, 16:4124-12-2024, 16:41
20 января в должность президента США официально вступит Дональд Трамп. В ходе предвыборной кампании он сделал множество громких заявлений, вызвавших нервную реакцию среди европейских союзников Вашингтона. Так, он подчеркнул стремление закончить украинский конфликт посредством переговоров, а также сократить финансовую поддержку Киева. В Москве приветствуют готовность США к переговорам, если при этом будут учитываться российские интересы. Однако в ЕС по-прежнему доминируют воинственные настроения по украинскому вопросу. К тому же накануне инаугурации Трамп ошарашил западных союзников призывами к присоединению к США Гренландии и Канады, а также возвращению контроля над Панамским каналом. Что говорят эти заявления о будущей внешней политике администрации Трампа, оценил кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы Дмитрий Евстафьев.
Вызвавшие шок по всему «объединенному Западу» заявления Дональда Трампа о возможности приобретения Гренландии, присоединения к США Канады и статусе Панамского канала едва ли можно воспринимать только как эпатаж. Тем более, за заявлениями американского лидера начались вполне реальные политические процессы. Скорее, мы находимся в начальной – заявочной – фазе по формированию новой конфигурации Евроатлантики с учетом меняющихся геополитических и геоэкономических приоритетов США. А главное, с учетом превращения Европы из «младшего партнера» США в конкурентное пространство различных геополитических сил. Ситуация там осложнена утратой значительной части классического национального суверенитета и конкуренцией между различными центрами политической консолидации, наиболее очевидными из которых являются Брюссель и Париж.
Данные процессы назревали давно, и заявления Трампа, сделанные еще до вступления в должность, стоит расценивать как попытку превентивного размораживания ситуации с прицелом на формирование новой точки консолидации американской элиты и противостояния проевропейской группе в Вашингтоне. Противоборство вокруг нового геополитического состояния и формата управления Евроатлантикой не могут быть ограничены только данным условным геоэкономическим регионом.
Изменения в различной степени затронут и прилегающие регионы мира, прежде всего, Средиземноморье и Евразию. Создаются реальные условия для коренного изменения систем геоэкономической взаимозависимости, ранее по объективным и субъективным причинам завязанных на Европу. Но главное, – стабильность Евразии и устойчивость сложившихся в последние 20 лет систем власти перестает быть безусловным приоритетом для условного Запада. Это создает комплексную систему неэкономических вызовов, осложненную системной нестабильностью по периметру границ Евразии.
Ничего принципиально нового в стратегии «нового атлантического фронтира», сформулированной Трампом, нет. Напротив, эта линия является продолжением традиционной американской геополитики. Речь идет о способности США «откатить» геополитическую ситуацию к 1940 году, реализовав стратегию политического контроля через прямое присутствие. Это означает фактическое признание, что стратегия «мягкой силы» в политических процессах, то есть, признания американского лидерства в глобальном мире и его институтов как некоей данности, не работает даже внутри «ядра глобализации», к которому, бесспорно, относилась Евроатлантика.
Конечно, дилемма, сформулированная в свое время Збигневым Бжезинским, а именно глобальное лидерство или мировое господство, в новой американской стратегии («Доктрине Трампа»), решается половинчато. С одной стороны, признается, что в актуальном своем состоянии США не способны к лидерству. Что уже выглядит некоей революцией – все президентство «коллективного Байдена» прошло под знаком уверенности в незыблемости «идеологического» лидерства. С другой, одновременно, признается, что без статуса безусловного «ядра» глобального мира США не могут рассматриваться в качестве жизнеспособной системы.
Допустимо предположение, что стратегию «нового атлантического фронтира» следует рассматривать как инструмент выигрыша США времени для упорядочивания союзнических отношений. Планируется и упорядочивание собственной системы внутреннего политического и экономического управления. Последняя, хотя и продемонстрировала относительно высокую степень устойчивости, выполнив главную функцию – «защиту от дурака», подверглась заметной внутренней эрозии.
Дополнительно в качестве стратегического фактора отметим серьезный раскол внутри американской элиты, приведший к включению части радикал-глобалистских кланов и групп в «партию хаоса», интересы которой в значительной степени противоречат американским. Это обостряет задачу внутренней консолидации в условиях высокой степени внешней защищенности на фоне осознаваемой поддерживающими Трампа кланами недостаточности ресурсов.
Почти нет сомнений, что, с учетом весьма яркого отклика на идеи по «атлантическому фронтиру», на следующем этапе Дональд Трамп с подачи своей команды может сформулировать и концепт «нового тихоокеанского фронтира», также предусматривающего определенные пространственные «коррективы», хотя и менее значительные. Но также лежащие в русле традиционной американской геополитики.
Есть и ситуативные факторы. Наиболее значимыми из них представляются три:
– Жесткая потребность формирования нового информационного фокуса после глубокого провала базовой идеи остановить конфликт на Украине на условиях США за 24 часа. Эта идея, вполне работавшая в период предвыборной кампании Трампа, была катастрофически дезавуирована в декабре 2024 года, причем не Россией, проявившей изрядную гибкость в этом вопросе, а «коллективным Зеленским» и его евроатлантическими кураторами. Теперь ее нужно чем-то замещать – американское общество жаждет сигналов о том, что «Америка становится снова великой».
– Необходимостью противостоять попыткам политических оппонентов республиканцев, вероятно, втягивающимся в стратегические отношения с «партией хаоса», превратить Европу и Канаду в свой политический плацдарм. Дополнительно Вашингтон показывает европейскому «крылу» либерал-атлантистов его слабость. Фактически, соглашаясь обсуждать требования Трампа, они признают неспособность «защитить» в широком смысле слова свое «опорное пространство».
– Демонстрация союзникам США допустимости территориального переформатирования интересующих их пространств в геоэкономических или геополитических целях, но при условии согласования этих действий с Вашингтоном. Принцип территориальной целостности больше не работает, но только там, где это согласуется с интересами США. Но здесь Трамп действует по принципу: «не можешь предотвратить – возглавь». В конечном счете, такие союзники США, как Реджеп Эрдоган или Биньямин Нетаньяху действуют вполне в данном ключе и без участия Вашингтона.
Обобщая: концепция «Крепости Америка» в американоцентричном мире является вынужденным стратегическим шагом, на который повлияли и определенные тактические обстоятельства. Но в нынешнем своем виде – даже без «тихоокеанского» добавления – «стратегия новых фронтиров» предопределяет постоянное нарастающее расхождение интересов различных американских элитных кланов и неизбежность столкновения Трампа с американскими евроатлантистами, которые, как показали последние годы, плотно срослись с европейскими.
На первый взгляд переход США к стратегии «Крепость Америка» создает более благоприятные условия для реализации геополитического потенциала Евразии, поскольку, очевидно, что реальный фокус геополитических интересов США сдвигается в направлении Евроатлантического региона и Средиземноморья как «мягкого подбрюшья» Евроатлантики. Но подобный разворот американской политики происходит уже давно, что уже сказалось на степени вовлеченности Вашингтона в дела Евразии. Чего нельзя, например, сказать о странах ЕС и Лондоне.
Примером изменения политики стали события в Грузии, где представители общеевропейских структур продолжали работать на дестабилизацию ситуации уже после того, как США, причем при все еще радикал-глобалистской администрации Байдена, начали явственно сворачивать свою активность. И это, подчеркнем, происходило в знаковой для США стране, длительное время служившей «витриной» «глобального мира» в его соросовско-клинтонианской трактовке.
Приход к власти Трампа данные процессы только ускорит, но главное – сделает снижение приоритетности большинства стран постсоветской Евразии для США наглядным и политически грубым. Нарастающая автономность политики евроатлантистов, а главное, – выделение внутри евроатлантического сообщества «партии хаоса», прямо противостоящей США как возрождающейся пространственной империи, подобные риски только усугубляет.
Возможная мозаизация политики Запада будет иметь два вполне прагматических последствия для политики США в постсоветской Евразии:
● Как минимум частичное обнуление договоренностей о гарантиях безопасности аффилированного с политическими режимами бизнеса. Ранее этот механизм активно использовался либерал-глобалистами для формирования системы экономических привязок элит Евразии к США. Можно не сомневаться, что частично такого рода отношения будут засвечены в ходе расследования коррупционных связей семьи Байденов.
● Как естественное следствие из первого, – сворачивание ранее хеджировавшихся США на государственном уровне инвестиционных программ, в том числе в ТЭК. На первый план будут выходить высокорисковые «венчурные» инвестиции.
Отметим и то обстоятельство, что ключевым геополитическим конкурентом США обозначен Китай. Едва ли США в условиях формирования новых фронтиров будут проводить активную политику по противодействию Китаю в Евразии. Но логика развития конкуренции с США объективно заставит Пекин сконцентрироваться на обеспечении собственных ближайших интересов, связанных с выстраиванием собственного фронтира, но уже на ближних подступах. Это связано с временным откатом КНР с Ближнего и, частично, даже Среднего Востока.
Конечно, главным вызовом для Поднебесной станет безопасность побережья, но и попытки манипулирования ситуацией во «внутренних» районах страны за счет исламистских групп (потенциал влияния на них «партии хаоса» был вполне продемонстрирован событиями в Сирии) будет восприниматься как риск. Причем, риск для безопасности, а не только политического влияния.
В совокупности экономическое пространство Евразии может стать территорией системного геоэкономического рейдерства, особенно учитывая сложное сочетание ранее сложившихся в целом ряде регионов (например, в Центральной Азии) американских, европейских, турецких и китайских инвестиционно-экономических интересов. А также нарастающие противоречия внутри местных кланов. Ситуативно можно было бы предположить существенный рост активности турецких «инвестиционных структур», заинтересованных в захвате кажущихся «бесхозными» активов.
Другой вопрос, что «кейс Грузии» явственно продемонстрировал ограниченность возможностей общеевропейских структур в условиях нарастающей втянутости Европы в конфликт вокруг Украины. Поэтому крайне маловероятно, что в актуальных условиях произошло бы «заполнение вакуума» влияния со стороны структур ЕС. Максимум – увеличение политико-имиджевого присутствия и продолжение политики влияния через НПО. Для ряда стран постсоветского пространства (Армения, Казахстан, Киргизия) это может быть существенным риском, учитывая уже сейчас достигнутое влияние подобных структур, в частности Национального института Демократической партии США (NDI*, деятельность на территории РФ признана нежелательной), а также структур Джорджа Сороса (деятельность на территории РФ признана нежелательной).
Отметим наличие всех признаков сращивания радикал-глобалистов из США и «партии хаоса», где доминируют пробританские круги. Это обозначает главный риск для постсоветской Евразии: возможность превращения ряда регионов в пространство хаотизации. Очевидно, что по этому направлению идет Молдова и сопредельные регионы, вероятно, не исключая не только Приднестровье, но и Одесскую область. Также существуют риски использования части регионов постсоветской Центральной Азии, в частности, Ферганской и Ошской долин, а также – юга Казахстана, но уже против Китая.
В целом, при всей внешней удаленности от Большой Евразии, переход американской элиты – а очевидно, что Трамп не столько харизматик-одиночка, сколько фронтлайнер вполне понятных по своей направленности элитных группировок (модели «Крепость Америка») – создаст для Евразии новую геополитическую и геоэкономическую ситуацию. Это потребует глубокого переосмысления стратегии развития как на страновом, так и на «коалиционном» уровне. А также подчеркнет необходимость совершенствования институционального наполнения договоренностей на высшем уровне.
Дмитрий Евстафьев, кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы